"Вчера большой компанией, уставшие, голодные, измученные алкогольной депривацией, мы плюхнулись на стулья веранды ближайшего ресторана. Разбили бокал, развернули и смяли салфетки, завернулись в одеяла. Навели уют.
Тут нам вынесли меню, и мы крякнули. Дешевле, чем по 650 рублей, блюда не было, если не считать хлеба, конечно. Но в основном цена вилась вокруг 800-900 рубликов, рюмка же простой водки стоила 250 рублей, да я за эти деньги на весь крещеный мир приготовила бы пир, или родила бы богатыря, на худой конец. Надо было уходить, но куда? Человек слаб, особенно в девять вечера.
Пока все, потрясенные, вглядывались в серые страницы при слабом сумеречном свете веранды, из-за кулис вышел специальный человек-расхваливатель. Официант, что ли, или смм-щик, не знаю. Он стал расхаживать за нашими приунывшими спинами и громко, красивым голосом уличного зазывалы, расхваливать перечисленные в меню блюда.
"А вот что у вас тут за кролик?.." - спрашивали мы.
"Кролик, традиционное блюдо, всю ночь томится в котелке с травами Прованса и чесноком", - отвечал зазывала. Своим баритоном, бархатным и ярким, он как бы создавал соус к этому кролику.
"А вот поросенок?.."
Зазывала поворачивался на звук вашего голоса и шел в вашу сторону: "Поросенок, традиционное блюдо, всю ночь томится в чугунке с овощами и чесноком".
"А козленок?.. Ой, нет, он по 650 за сто грамм, не надо, не надо..."
"Козленок, - голос звенел, как если бы вы пришли в роддом, и у вас родился козленок, здоровенький, и вам его сейчас вынесут в атласном одеяльце, - козленок, традиционное блюдо, по особому рецепту шеф-повара, всю ночь томится с чесноком..."
"Дайте тогда утиную ножку!"
"И мне!"
"И мне."
"А мне тунца!"
Тем временем именинница, вступив в сговор с податливыми официантками, рванула в ближайший "Перекресток" за литром водки по нормальной госцене. В ожидании ее мы попросили принести нам рюмки. Время шло, рюмок не несли. Еще раз попросили. Все то же.
Стали выносить блюда, томленые с чесноком. Моей соседке достался жареный камамбер, усыпанный чесноком. Мне - кролик и креветки. Они были усыпаны. Пришла официантка и объявила, что осталась только одна, томленая и усыпанная, утиная ножка. Мне почему-то представилось, что у утки так было с самого начала. Может быть, еще до традиционного повара ее рвали собаки.
Рюмок все не было. Каждый, кого посылали за рюмками, исчезал навсегда. Мы сидели за столом, уставленным замученными в печи, задушенными злобным чесноком, невкусными традиционными калеками, совершенно трезвые, и только воспитание не позволяло нам начать бить посуду. Один-то бокал уже разбили.
В этом состоянии страшной, звенящей вынужденной трезвости на нас спустилось откровение. Это сам повар выходил к публике нахваливать свои криворукие поделки. Это Доктор Моро, вивисектор и безумец, всю ночь издевался над поросенком, козленком, уткой и кроликом. О, они отомстят тебе, мучитель! Они отомстят!
Наконец рюмки пришли, и с первым же глотком алкоголя к нам вернулись правдивость и ясные глаза.
"Ну как вам всё?" - спросила официантка.
"Отвратительно", - от души заговорили мы. - "Ужас, до чего невкусно". "Совсем несъедобно". "В рот не взять". "А тунец вообще несвежий, я его есть не буду".
"Да все вы правильно говорите", - девушка понизила голос и оглянулась, но повар-зазывала уже пропел своё и где-то свернулся клубком до утра. - "Так и есть. Тут прежний повар был отличный, а потом он что-то ушел, и теперь вот так".
Произошло братание на Западном фронте, всеобщая любовь, тосты и поцелуи. Девушка-официантка принесла еще одеял, унесла дохлого тунца, простила разбитый бокал, терпела нас до полуночи и, наконец, принесла счет. Он был страшен, но не впервой же, верно?
"И еще давайте я вам чаевых накидаю", - предложила я доброй девушке.
"Не надо, стыдно мне брать чаевые за говно за это", - отмахнулась она. Милая такая!
Хорошо посидели! Хорошее заведение! Ведь главное же - люди".
(с) Т.Н. Толстая